ты тута взялася, девка, – промолвила, наконец, вторая старуха.
– Я оттуда… Из-за реки, – от волнения Катюшка забыла как называется их деревня.
Старухи и женщина переглянулись.
– А сюда, к нам, как попала? – спросила первая старуха.
– Через мост.
– Говорила я, нынче время пришло! – шлёпнула по коленке вторая.
– Что за время? – тихо спросила Катюшка.
– Время, когда топливцы приходят в деревню. Опасно нынче тута.
– Топливцы – это утопленники? – поинтересовалась Катя.
– Они самые, из старых, тех, кто тут до бережковских жили. Мы-то сами уж из нынешних будем. Топливцы покою не знают, Ижориха имя руководит, она-то живая ещё. Это мы вот…
Старуха развела руками, и Катя снова внутренне поёжилась, представив вдруг, как это выглядит со стороны – она сидит в заброшенной деревне, в одной избе с покойниками, и они все мирно ведут беседу.
– А почему, – Катя прикусила, было, язык, но пришлось договаривать, – Почему вы не спите спокойно?
– Так ить не даёт она нам спать-то, дитятко, – жалобно запричитала первая старуха, – Мы бы и рады покоиться. Вон и робятишки с нами мучаются.
Она указала жёлтым иссохшим пальцем на играющих детей, что возились на полу с какими-то щепочками, складывая их в разные фигуры.
– Болит душа за родную земельку-то, которую эта ведьма поганит, – продолжила старуха, – Вот и выходим мы в такие ночи из могил, да в свои дома возращаемся, где при жизни жили. В эдаке ночи, как нынче, погост пустой, никого тама нету, все тута.
– Значит, туман Ижориха напускает?
– Она, она проклятая, – закивали старухи, – И топливцы по её приказу встают, из мутных вод подымаются, идут себе живых искать. А откедова тут живым взяться, тут уж сколь лет никто не живёт. Вот и караулят, то рыбаков, то путников припозднившихся. Вон и тебя приманили. Ты-то, дитятко, почто сюда пришла? Али не знала про этот мост?
– Знала, – кивнула Катюшка, – Да Ижориха девкой оборотилась, и в деревню к нам пришла, к парню нашему приставать стала, а после я его голос услышала из тумана, подумала, что он здесь и что надо его выручать, вот и перешла на вашу сторону. Только, похоже, нет его тут. А когда я на мост ступила, то Ижориха старухой обернулась. Это, наверное, и есть её истинный облик, да?
– Да, дитятко, лет-то ей уж немало, а всё ещё жива карга. При жизни нам от неё покою не было, вся деревня страдала из-за её проделок, соседние деревни с нами и знаться не хотели из-за этого, думали, что все мы такие, как она, колдуем. А мы, дитятко милое, никто не умели ворожить, честно жили. А теперь и опосля кончины нетути нам покою.
– Как же помочь вам?! – воскликнула Катя, – Неужто вам теперь вечно так страдать из-за неё? Несправедливо это!
– Сердобольная ты, как я погляжу, – сказала первая старуха, – Помочь-то можно, пожалуй, только никто не знает как. Баяли, правда, в народе, что сила её в кресте бесовском, который она на груди носит, не снимая. Но кто знает, может это так, байки одни.
– Что ещё за бесовский крест? – поёжилась Катюшка, от одного только слова стало ей жутко, – Разве такой бывает?
Старухи и женщина перекрестились размашисто и быстро.
– Бывает, милая, я сама не видала, Ижориха его под одёжей носит, но кой-кому из наших доводилось увидеть. Носит она крест перевёрнутый, вниз головою.
Катюшка нахмурилась:
– А мне баба Уля рассказывала, что такой крест Петровским называется. Потому что апостола Петра распяли на кресте вниз головой, он посчитал себя недостойным быть распятым, как Иисус, и сам попросил палачей об этом.
Старуха покачала головой:
– Не петровский то крест, говорю тебе. На нём козлиная рожа изображена. Сатана то бишь.
Старухи вновь закрестились, испуганно глядя на окна.
– Если тот крест с её снять да изничтожить, то и сила её убавится, а там можно и на неё управу найти, как на простого смертного. Вот как.
– Погоди-ка, – встрепенулась вдруг первая старуха, – Ты сейчас про бабушку свою упомянула.
– Ну, да, – непонимающе кивнула Катюшка, – Баба Уля и дед Семён. Старички мои.
Старухи переглянулись.
– А тебя как звать? Не Екатериной ли?
– Екатериной.
– Теперь-то ясно, почему она тебя сюда заманила, – протянула вторая.
– И почему? – испуганно воззрилась на них Катюшка.
– А то, что Ижориха на бабку твою зуб большой имеет. Потому что бабка твоя Ульяна помогла нашим отсюда уйти, до того не могли мы с места сняться, держала Ижориха нас колдовством своим, как на привязи.
– Да ведь бабуля моя простая совсем, она и колдовать-то не умеет! – засмеялась Катюшка, – Вы что-то путаете, точно!
– Э, нет, девка, не так она проста, как ты думаешь, – отозвались старухи, – Они ить с ведьмой нашей…
Старуха замолчала, а после в один голос со второй они выдохнули Кате прямо в лицо:
– Сёстры родные!
Рассказ покойницы
Катюшка во все глаза смотрела на старух, не в силах вымолвить ни слова, поражённая услышанным.
– Как же… Как же так? – выговорила она, наконец, – У бабули есть две сестры, но я их обеих знаю, мы к ним и в гости ездили. Какая Ижориха? Как же так?
Старухи молча следили за бурным потоком слов, сами же при этом молчали. Когда Катя, наконец, затихла, не зная, что ещё сказать, одна из старух заговорила.
– Стало быть, тебя Катей звать, а меня бабой Варей, а сестру мою, – она кивнула на вторую старуху, – Бабой Груней. Марья вот – дочь моя, а это – внуки. Давно уж нас не стало, угорели мы разом все, в одной избе жили, да вот, видишь как, покоя нет нам из-за проклятой ведьмы. Потому как всю землицу нашенскую она взбудоражила.
– Баба Варя, – спросила Катюшка, – Но ведь Ижориха старая, не сегодня-завтра помрёт. Так может недолго вам мучиться из-за неё осталось?
– Э-э, милая, – протянула баба Груня, ответив за сестру, – Дак ить она и опосля кончины земной не успокоится. До тех пор, пока бесовской крест на ёй надет будет. Вот бы кто изничтожил его, тадысь…
Она как-то с прищуром взглянула на Катюшку, но та, пытливо хотела докопаться до истины, и ничегошеньки не замечала.
– Бабушки, но как же так-то? Я ничего не понимаю, каким образом Ижориха ваша моей бабуле родной сестрой может приходиться?
– А ты разве ничаво за ею не замечала? Как бабушка твоя беду может отвести, да сколь знает об иных? Нешто ни разу не видела, как она что-то эдакое делает, для тебя непонятное?
Катюшка задумалась. И поплыли перед её глазами картинки из памяти, закачали, словно на волнах. Вспомнились ей длинные, зимние вечера и рассказы бабушки про Ауку да Подменыша, про Ырку да Лесную хозяйку, вспомнилось, как ворожить они с подружками ходили на перекрёсток да еле от Святочницы спаслись, если бы не баба Уля, как знать, чем бы всё закончилось, вспомнилась Чёртова нора возле деревни и гнездо порченое из леса…
– Да, – закивала медленно Катюшка, – Да. Вы правы. Много было такого, загадочного, да только мне всё это казалось самым обычным делом, может потому, что с детства я была рядом с бабулей, вот и думалось, что все бабушки так умеют и столько знают.
Старухи тоже закивали:
– То то же, девка. И мы об чём тебе толкуем. Бабка твоя непростая. Силой обладает тоже, и немалой. Да только скрывает она это, люди-то ить по-разному к таким относятся. Одному помоги – он тебя всю жизнь благодарить будет, а другой, как только лишь малость полегшее станет – ведьмой обзовёт. Вот и прячут ведуньи силушку свою. Тем, кто напоказ выставляет, не верь никогда, девка, шарлатаны это. Про настоящих ведуний люди из уст в уста передают.
– Но ведь бабушка не злая…
– Дак кто ж баит, что она злая. Силой обладать можно с разным сердцем. У кого оно
